Неожиданный взгляд Василия Розанова на русскую литературу

Опубликовано 17.02.202319.02.2023 автором Валерий

Я уже писал о непростой судьбе философа Розанова (1856 — 1919). В молодости он не мог выбраться из нужды. Даже венчание на третьем курсе университета с дочерью фабриканта Аполлинарией Сусловой, которая была старше на шестнадцать лет, не спасло положения и через несколько лет ссор и унижений закончилось мучительным разрывом.

Зато философско-публицистическое творчество принесло с началом 20 века до самой социалистической революции не только всероссийскую славу, но и финансовое благополучие. Розанов мог даже позволить себе путешествовать со второй женой Варварой Бутягиной по Европе. Во многом этот успех достигался парадоксальными, не вписывающимися в общепринятые рамки суждениями, нередко противоречащими друг другу, но привлекающими к публикациям многочисленных читателей самых разных политических воззрений.

В 1912 году Розанов написал статью с неожиданным взглядом на русскую (и не только!) классику. Философ разделил авторов на творцов и копировщиков действительности, быстро теряющей актуальность. К творцам он отнес Пушкина, Лермонтова, Толстого. Про Достоевского умолчал, но и так известно, что тот был его кумиром.

В число копировщиков, пусть и гениальных, попали Сервантес, Грибоедов, Гоголь и Гончаров.

И если с первыми все понятно без комментариев, то на аргументах о «вторичности» вторых стоит остановиться чуть подробнее.

О «Горе от ума» Грибоедова:

Гениальное платье на исторически отчеканившегося урода; как «Дон-Кихот» и «Мертвые души». Все были именно облегающим платьем,— дивным гипсовым слепком,— под которым задохся уродец. Все три произведения получили вечную жизнь, а Фамусовы, Собакевичи и странствующие гидальго, начитавшиеся рыцарских романов, исчезли в действительности.

Насчет исчезновения странствующих хитроумных гидальго Розанов, наверное, погорячился. Если присмотреться, они в его время существовали, хотя обходились без рыцарских доспехов. Князь Мышкин чем не воскресший Дон Кихот? Как и безрассудный герой испанского романа, он немного не в себе и готов на подвиги ради Прекрасной Дамы Настасьи Филипповны.

Донкишотство, борьба с ветряными мельницами были и будут актуальны во все времена. Или, может быть, это утверждение уже устарело?

«Лермонтов, Пушкин, Толстой не могли прекратить творчества, потому что они вообще не копировали, а творили. Совсем другой вид созидания. У них душа пела. Но о чем пела душа делового служивого человека Грибоедова? Она вообще не пела…» — пишет Розанов.

Фамусовы и чацкие ушли вместе с эпохой, — утверждает Розанов. Но, помилуйте, автору этой статьи на разных жизненных этапах от политеха до северной геологоразведки и НИИ попадались современные версии этих типов. Да и, к примеру, Иван Щелоков в своей книге «Вечные странники» пишет, вспоминая остановку Грибоедова на несколько дней в Воронеже на пути в Персию из-за поломки экипажа в сентябре 1818 года:

«Пока жив русский человек, Чацкий, наверное, всегда будет среди нас, восхищая и раздражая, вызывая сочувствие или ненависть, в зависимости от того, с кем в данное время, эпоху находится рядом этот персонаж. Он — наш ум и наше горе, он — двойник каждого из нас, наша вариативная социокопия на случай очередной мутации в переменчивом мире».

Какой уж тут отживший персонаж!

О Гоголе

Розанов не соглашался с утверждением своего кумира Достоевского, что вся русская литература вышла из гоголевской шинели. Он считал, что в произведениях Гоголя нет живых народных характеров и лиц. По мнению философа, с легкой руки Гоголя, русская литература с ее пристальным вниманием к метаниям «лишнего человека» пошла по неверному и губительному пути.

Хочется возразить, разве Гоголь был родоначальником этого направления? А как же не менее лишние, не востребованные обществом, Чацкий, Онегин, Печорин?

Творческий кризис Гоголя, который Розанов считал результатом талантливого копирования уже отжившей свой век натуры, мог стать следствием совсем других причин — невезения в личной жизни, идейных заблуждений, не всегда справедливых нападок литературной критики.

Вспомним, что за одно только чтение резкого письма Белинского Гоголю в кружке Петрашевского Достоевский был приговорен к казни «расстрелянием». В обвинительном заключении так и значилось: «за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского». Расстрел в самый последний момент царь милостиво заменил сибирской каторгой.

Утверждение, что Гоголь не сочинял, а копировал, слишком смелое, если вспомнить хотя бы фантастические, живые, остроумные, написанные сочным языком «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Как ни крути, несмотря на резкость суждений Розанова, в глубине души мы понимаем, что он был по-своему прав. Русская литература вся состоит из борьбы, из конфликтов и столкновений не только литературных героев, но и самих литераторов. Может быть, благодаря этим бушевавшим вулканам страстей и появился на свет феномен русской классики, вызывающей неугасимый интерес во всем мире.

У читателя разбегаются глаза от спектра самых разных воззрений от умеренных до крайних. Тем притягательнее и интересней их постигать.

Да здравствует великая возможность читать книги, восхищаться, не соглашаться, расти, любить и спорить!